Неточные совпадения
А жизнь была нелегкая.
Лет двадцать строгой каторги,
Лет двадцать поселения.
Я денег прикопил,
По манифесту
царскомуПопал опять на родину,
Пристроил эту горенку
И здесь давно живу.
Покуда были денежки,
Любили деда, холили,
Теперь в глаза плюют!
Эх вы, Аники-воины!
Со стариками, с бабами
Вам только воевать…
Мазепы враг, наездник пылкий,
Старик
Палей из мрака ссылки
В Украйну едет в
царский стан.
Тогда содержательницы притонов считались самыми благонамеренными в политическом отношении и пользовались особым попустительством полиции, щедро ими оплачиваемой, а охранное отделение не считало их «опасными для государственного строя» и даже покровительствовало им вплоть до того, что содержатели притонов и «мельниц»
попадали в охрану при
царских проездах.
Таким образом она будто бы пробила себе путь до пустого пространства, оставленного для проезда царя, и
попала туда как раз в то мгновение, когда промчалась
царская карета.
Так гласит песня; но не так было на деле. Летописи показывают нам Малюту в чести у Ивана Васильевича еще долго после 1565 года. Много любимцев в разные времена
пали жертвою
царских подозрений. Не стало ни Басмановых, ни Грязного, ни Вяземского, но Малюта ни разу не испытал
опалы. Он, по предсказанию старой Онуфревны, не приял своей муки в этой жизни и умер честною смертию. В обиходе монастыря св. Иосифа Волоцкого, где погребено его тело, сказано, что он убит на государском деле под Найдою.
— Государь, — продолжал Малюта, — намедни послал я круг Москвы объезд, для того, государь, так ли московские люди соблюдают твой
царский указ? Как вдруг неведомый боярин с холопями
напал на объезжих людей. Многих убили до смерти, и больно изувечили моего стремянного. Он сам здесь, стоит за дверьми, жестоко избитый! Прикажешь призвать?
— Кабы ты, Никитушка, остался у меня, может, и простыл бы гнев
царский, может, мы с высокопреосвященным и уладили б твое дело, а теперь ты
попадешь как смола на уголья!
Окровавленный труп его
упал на помост, а отлетевшая голова подкатилась, звеня серьгами, под ноги
царскому коню, который откачнулся, фыркая и косясь на нее испуганным оком. Басманов последнею наглостью избавился от ожидавших его мучений.
Дай, говорит, тирлича, чтобы мне в
царскую милость войти, а их чтобы разлюбил царь и
опалу чтобы на них положил!
А генерала жалко. Из всех людей, которых я встретил в это время, он положительно самый симпатичнейший человек. В нем как-то все приятно: и его голос, и его манеры, и его тон, в котором не отличишь иронии и шутки от серьезного дела, и его гнев при угрозе господством «безнатурного дурака», и его тихое: «вот и
царского слугу изогнули, как в дугу», и даже его не совсем мне понятное намерение идти в дворянский клуб
спать до света.
— Вот так-то-с
царского слугу и изогнули, как дугу! — а затем быстро спросил: — Вы сейчас ляжете
спать дома?
Господи Иисусе! (
Падая на колени.) Товарищи, принимая во внимание темноту и невежество, как наследие
царского режима, а равно также… считать приговор условным… Что такое говорю, и сам не понимаю.
Строгановы на реке Чусовой поставили Чусовской городок; а брат сибирского султана, Махметкул, на 20 июля 1573 года, «со многолюдством татар, остяков и с верхчусовскими вогуличами», нечаянно
напал на него, многих российских подданных и ясачных (плативших
царскую дань мехами — ясак) остяков побил, жен и детей разбежавшихся и побитых жителей полонил и в том числе забрал самого посланника государева, Третьяка Чубукова, вместе с его служилыми татарами, с которыми он был послан из Москвы «в казацкую орду».
Вот священник берет жениха и невесту за руки, чтоб обвести вокруг налоя… они идут… поровнялись с
царскими вратами… остановились… вот начинают доканчивать круг… свет от лампады, висящей перед Спасителем,
падает прямо на лицо невесты…
Не в первый раз за монастырскими толстыми стенами укрывались от
напастей, но тогда наступала, зорила и жгла «орда», а теперь бунтовали свои же казаки, и к ним везде приставали не только простые крестьяне, а и
царские воинские люди, высылаемые для усмирения.
«Сам приказчик Никифор Федорович сегодня вернувшись из Мценска, сказывал: «Всех бунтовщиков переловили и в тюрьму посадили. Добирались до
царской фамилии, ан не на того
напали. Он тут же в тюрьме-то был ряженый, они и говорят: «Не мы, так наши дети, наши внуки». Тут-то их уже, которых не казнили, сослали со всем родом и племенем».
Изумленными глазами,
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
«Как же долго я
спала!»
И встает она из гроба…
Ax!.. и зарыдали оба.
В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка
царская жива!
Стража
царская стоит
Под ружьем в глубоком сне,
И на спящем
спит коне
Перед ней хорунжий сам...
Как богатый
царский дом
В нем давным-давно стоит,
Как царевна в доме
спит,
Как ее чудесен сон,
Как три века длится он,
Как во сне царевна ждет,
Что спаситель к ней придет...
«Вошел — в светлице тишина;
Дочь сладко
спит, но не одна;
Припав на грудь ее главой
С ней
царский конюх молодой.
И прогневился царь тогда,
И повелел он без суда
Их вместе в бочку засмолить
И в сине море укатить...
— Мало ль чего не плетут ваши бабьи языки, — строго промолвил жене Трифон Лохматый. — Не слыша слышат, не видя видят, а вестей напустят, смóтницы, что ни конному, ни пешему их не нагнать, ни
царским указом их не поворотить… Пуговицы вам бы на губы-то пришить… Нечего тут!..
Спать ступайте, не мешайте нам про дело толковать.
Князь Курбский от
царского гнева бежал,
С ним Васька Шибанов, стремянный.
Дороден был князь. Конь измученный
пал.
Как быть среди ночи туманной?
Но рабскую верность Шибанов храня,
Свого отдаёт воеводе коня:
«Скачи, князь, до вражьего стану,
Авось я пешой не отстану».
Один раз идет поздно вечером
царский сын мимо избушки, и слышно ему — кто-то говорит: «Вот слава богу, наработался, наелся и
спать лягу; чего мне еще нужно?»
Царский сын обрадовался, велел снять с этого человека рубашку, а ему дать за это денег, сколько он захочет, а рубашку отнести к царю.
— Ах, ужасно! — вырвалось у меня, — ужасно у вас тут, Николай! Мариам выла всю ночь до рассвета и не давала
спать. Бабушка заставляет разбираться в старых бумагах и искать какого-то таинственного родственника
царского происхождения из рода Джаваха. Словом, ужасная у вас здесь тоска.
Но кредит их стал
падать с 1772 года, когда Алексей находился в Средиземном море, а Григорий отправился с
царскою пышностью на конгресс в Фокшаны.
И позднее, когда я
попадал на острова и в разные загородные заведения, вроде Излера, я туго поддавался тогдашним приманкам Петербурга. И Нева, ее ширь, красивость прогулок по островам — не давали мне того столичного"настроения", какое
нападало на других приезжих из провинции, которые годами вспоминали про острова,
Царское, Петергоф.
У моих родных в
Царском Селе, куда я
попадаю на другой день, огромная, под потолок, елка и ликующая толпа детей. По обыкновению у них званый рождественский вечер с массой нарядных взрослых и ребят.
— Благодарить тебе меня не за что — я забочусь о счастии вас обоих. Вернусь в Москву, буду бить челом государю о твоем прощении, о снятии
опалы с рода твоего; не поможет моя стариковская просьба — брата Никиту умолю, любимца
царского, а тебя от
царского гнева вызволю…
Первое время он думал было последовать совету Ермака Тимофеевича и вернуться, отъехав на несколько сотен верст, с заявлением, что его ограбили лихие люди, но молодое любопытство взяло верх над горечью разлуки с Домашей, и он в конце концов решил пробраться в Москву, поглядеть на этот город хором боярских и
царских палат, благо он мог сказать Семену Иоаникиевичу, что лихие люди
напали на него под самой Москвой. В его голове созрел для этого особый план.
Он передал ему благословение от митрополита и слезно, красноречиво молил снять
опалу, не оставлять государства, царствовать и действовать как ему угодно, молил также дозволить боярам видеть
царские очи.
— Я хорошо знаком с ее отцом и матерью, которые
спят и видят выдать свою дочь за титулованного жениха… Средств им не нужно, так как они сами люди богатые, да и государыня не оставит свою любимицу без
царского приданного… Мужу ее дадут место. Всем будет хорошо…
Ермаковы люди-то золото, удалец, чай, к удальцу, по есаулу видать, но только грозна и
царская грамота, в ней беглых людей принимать заказано под страхом
опалы царской и отобрания земель… Далеко, положим, от Москвы, доведают ли? Да слухом земля полнится: один воевода пермский по наседкам отпишет в Москву все в точности, да еще с прикрасою. Такую кашу наваришь себе, что и не расхлебать ее.
Когда же
пал Царь-град и с ним прирожденный защитник православия, царь греческий, и Иоанн Васильевич женился на греческой царевне и на него перешло, вместе с
царским венцом и
царскими регалиями, высокое звание, права и обязанности великого и единого поборника истинной веры, тогда русские с гордостью стали говорить: «Государи наши во всем свете единые браздодержатели святых Божиих престолов!
Ночь на семнадцатое — последняя для многих в русском и шведском войсках. Как тяжелый свинец,
пали на грудь иных смутные видения; другие
спали крепко и сладко за несколько часов до борьбы с вечным сном. Ум, страсти, честь, страх
царского гнева, надежда на милости государевы и, по временам, любовь к отечеству работали в душе вождей.
Пораженный непонятным ему зрелищем, Семен Карасев ехал почти вровень с густой толпою жертв варварства
царских палачей, как вдруг взгляд его
упал на одну из связанных молодых женщин, бледную, растрепанную, истерзанную. Черные как смоль косы прядями рассыпались по полуобнаженной груди. Черты красивого лица были искажены страданиями.
Отдышался он, вокруг себя проверку сделал: вверху пол, внизу — потолок. Правильно. В отдалении гости гудят, вальц доплясывают. Поддевка
царского сукна под мышкой
пасть раскрыла — продрали, дьяволы. Правильно. Сплюнул он на самаркандский ковер — кислота винная ему поперек глотки стала. Глянул в угол — икнул: на шканделябре черт, банный приятель, сидит и, щучий сын, ножки узлом завязывает-развязывает. Ах ты, отопок драный, куда забрался.
«Мужик, — говорилось в
царском указе, — помни-де, как ты с таким великим и полномочным соседом споришь». Далее предписывалось немедленно выслать Ермака с товарищами в Пермь и в Усолье Камское, где они должны покрыть вины свои совершенным усмирением вогуличей и остяков, а для безопасности городков строгановских разрешалось оставить казаков сто, не более. За неисполнение указа угрожалось
опалою для Строгановых и казнью через повешение казаков.
Когда же
пал Царьград и с ним прирожденный защитник православия, царь греческий, и Иоанн Васильевич женился на греческой царевне и на него перешло, вместе с
царским венцом и
царскими регалиями, высокое звание, права и обязанности великого и единого поборника истинной веры, тогда русские с гордостью стали говорить.
«Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,
Аль ты думу затаил нечестивую?
Али славе нашей завидуешь?
Али служба тебе честная прискучила?
Когда всходит месяц — звезды радуются,
Что светлей им гулять по поднéбесью;
А которая в тучку прячется,
Та стремглав на землю
падает…
Неприлично же тебе, Кирибеевич,
Царской радостью гнушатися;
А из роду ты ведь Скуратовых
И семьею ты вскормлен Малютиной...